Сказать откровенно, ей не нравилось выданное задание, но, как все приказы, которые вообще адресовались Сэре (а отдавать их мог ровно один человек), они обладали одним важным фактором, а именно – не могли быть оспорены. Выше, чем Главнокомандующий, инстанций просто нет. Впрочем, даже если была бы такая возможность, вряд ли Сэра воспользовалась ей, ибо она обладала привычкой не спорить с указаниями, а просто выполнять их. А потому, получив указ, она лишь ознакомилась с перечислением преступлений основного действующего лица, чтобы молча кивнуть и подтвердить свою готовность выполнять приказ.

Единственное, от чего она открестилась, так это от большого отряда сопровождения – вместо этого взяла только двоих сотрудников Бюро, строго-настрого наказав им не вмешиваться, а, в идеале, держаться на расстоянии. Достаточном, чтобы успеть пресечь попытки нападения, при этом не мешая Сэре размышлять – для чего ей всегда требовалось подобие одиночества. Было ли это самоуверенностью или просто нежеланием привлекать внимание, сказать сложно. В любом случае, в двенадцатый эллит они ступили втроём. Сэра, одевшаяся в свою обычную форму, шла чуть впереди, позволяя следовать за ней на достаточном расстоянии «охране». Сотрудникам было твёрдо наказано смотреть в оба – ибо никто не знал точного местонахождения «преступника» – тогда как Сэра практически не обращала внимание на окружающих, погрузившись в собственные мысли.

Если бы кто-то спросил её мнение, Сэра бы не смогла ответить. Она не давала оценку ситуации, справедливо полагая, что личное отношение всё только усложнит. Знакомое имя в бумагах не значило ровным счётом ничего – не проявил себя, как командир, но всё же сумел расставить приоритеты. Это всё, что она могла сказать. Но ему вменялось предательство. Как вообще можно было дать в таком случае адекватную оценку, если предатели всегда подрывают доверие, а факт их предательства, как правило, внезапен? И всё же, Сэра не могла не перестать ловить себя на том, что пытается понять, правдивы ли обвинения. Всё кристально ясно, как родниковая вода. Был ли в том виноват факт, что приказ отдал ей брат, а Сэра пыталась найти лазейку просто из желания ему всегда противоречить? Неясно.

Розыск увенчался успехом через полчаса – младшему лейтенанту, похоже, прогуливающемуся без особой цели, преградили дорогу сначала двое из Бюро, а потом и сама Сэра, вставшая на пути.

– Младший лейтенант Рихтер Хайнц. – Сэра пропустила приветствие, перейдя сразу к делу. – Вы обвиняетесь в выдаче секретных сведений Бюро представителям гильдии Воронов, убийстве одного из агентов, а так же жестоком обращении с гражданскими во время допросов, и, как следствие, вам вменяется предательство Бюро. Приказываю вам сдать любое оружие, что вы можете иметь при себе, не пытаться использовать своего Акума и следовать за мной.

Голос её был невыразителен и спокоен, хотя в глаза Ямато смотреть избегала. Вместо этого она смотрела чуть поверх.

– В случае, если вы окажете сопротивление… – Сэра не закончила фразу, просто приподняв полы короткого плаща и показав спрятанный под ними кнут в футляре. Знающие могли лишь по одному этому предмету сказать, что заместитель настроена серьёзно. Если она взяла это оружие с собой, она даст отпор, и серьёзный – дело было не в оружии, а в демонстрации намерений. По правде сказать, кнут был не самой важной вещью, он был больше символом, нежели реальным помощником.

– Единственное, что я могу для вас сделать – разрешить не сковывать вам руки и не вести под конвоем на глазах у остальных. – прибавила заместитель, отпустив полы плаща и машинально поправив перчатки. – Если вы проявите благоразумие, младший лейтенант.

Со стороны Сэры это было почти подарком – двигала ли ей жалость или просто общая мягкость по отношению к окружающим, спрятанная за безразличием и замкнутостью, сказать было нельзя. Для того, кто и так будет подвергнут опале, куда уж хуже? Даже простого слива информации более чем достаточно для трибунала – каждый вменяемый прецедент был достаточен, чтобы устроить младшему лейтенанту отнюдь не весёлую жизнь – а он умудрился собрать такую кучу. И всё же, пока суд не состоялся, Сэра могла позволить сохранить «честное имя» ещё на день-другой.

Видимо, только то, что Сэра старалась не смотреть в чужие глаза, не позволило ей заметить, какой была реакция на обвинения, продиктованные с монотонностью автоответчика, без участия или презрения. Сэра не выразила до сих пор никакой заинтересованности в судьбе предателя – ни по-хорошему, ни по-плохому. Ни малейшего проявления ненависти или неприязни, но и никакой попытки успокоить. Младший лейтенант уже был приговорён, доказательств, как указывалось, достаточно, чтобы пристрелить его на месте просто за то, что он не так моргнул. Живой труп, если будет угодно, что сводило роль Сэры в его судьбе к нулю. А потому она не заметила ни ярости, ни явного негодования, пропустив это мимо глаз. Это означало не глупость, но уверенность в собственных силах, коль она могла себе позволить невнимательность. В самом деле, даже при самом быстром рывке она могла окружить руку водой, чтобы ударить без оружия. Одного удара хватало, уж если не для полного устранения, так для излечения от излишней агрессивности.

– Благодарю за честность. – всё так же безучастно отозвалась Ямато, обернувшись к «конвою», чтобы одним кивком заменить целый приказ: на её языке жестов этот короткий рывок подбородком в сторону предателя означал «Идти следом, держать под контролем, но не нагнетать ситуацию». Если даже они были недовольны её поведением, то молчали, а большего ей и не требовалось. Статус заместителя позволял не отчитываться. По крайней мере, не перед ними. А Главнокомандующему, вероятно, всё равно на проявленное милосердие.

Подставлять предателю спину – это ещё более великодушный жест. Создавалось впечатление (ошибочное, впрочем), что Сэра давала все шансы напасть и скрыться. Неверное впечатление – ибо даже сейчас она была настороже, как любой тренированный человек с закалённой волей. Просто, как уже говорилось, самообладание она ставила превыше всего.

– Выдвигаемся. – коротко приказала Сэра, прежде чем зашагать через эллит, ничуть не волнуясь о том, отстанут ли её спутники, которым предстояло буквально на мушке держать предателя. Что ж, она выполнила указание Главнокомандующего, можно было бы выдохнуть с облегчением, если бы не одно «но».

То была только первая часть приказа. Первая его половина.

«Допроси его. Вряд ли его показания что-то изменят – этому типу даже дьявол не помощник – но сделай это для порядка», вот что гласила вторая половина приказа. Смеётся он, что ли? К чему этот фарс, если человек заведомо обречён? И за меньшее карали со всёй жёсткостью. Не лучше ли просто дать ему провести последний час перед трибуналом в тишине, чтобы привести мысли в порядке?

«Для соблюдения установленного порядка, так, Главнокомандующий?» – мысленно спросила Сэра, которая была далека от судебных порядков ещё больше, чем от уровня собственного брата. Впрочем, ничего не поделать – приказы должно выполнять.

– Я займусь им в допросной.

Все эти штучки допросной, предназначенные для устрашения, саму Сэру больше нервировали, нежели помогали ей сосредоточиться. Первым делом она отпустила конвой, коротким взмахом руки показав, что не желает слушать их возражений (Сэра вообще очень многие слова или даже фразы заменяла жестами или выражениями лица). Потом кивнула на стул, предназначенный для задержанного (или уже осужденного, ха?), прежде чем уселась напротив, в удобное кресло за письменным столом. Да уж, даже с мебелью постарались. Ёрзать на деревянном сидении должен обвиняемый, а не допрашивающий. А уж если ему руки за спиной застегнуть…

– Вряд ли это чем-то поможет. – заговорила Сэра, сложив руки на коленях. – Доказательств достаточно, чтобы просто пристрелить вас без суда и следствия. Тем не менее, если вы хотите что-то сказать, говорите сейчас.

Она чуть наклонила голову набок, впервые за всё время заглядывая в чужие глаза, и в её собственных мелькнуло подобие удивления.

– В самом деле, я хочу узнать, что вам предложили, младший лейтенант. Деньги? Силу? Чем они вас купили? Советую ответить честно. Подумайте о том, что завтра вы можете уже не увидеть солнечного света, и принесите последнюю пользу Бюро, которое вы предали, – скажите, чем они заманивают наших сотрудников. Это самое лучшее, что вы вообще можете сделать сейчас.

Вообще говоря, ей и самой хотелось поскорее отпустить человека с миром, потому что, видит Небо, в его невиновность она не верила. Привычная к оперированию фактами, Сэра вряд ли когда-нибудь дозволяла эмоциям возобладать над головой, если не считать десятка дуэлей с братом, которые закончились ничем. Здесь не было места вере, надежде на то, что все вдруг ошиблись, а он один прав. Не было места вообще ничему, что можно причислить к человеческим эмоциям. А, раз он заведомо виновен, имеет ли смысл держать его здесь? Именно так: ровно никакого смысла.

Сэра взяла со стола чистый лист бумаги, приготовленный, видимо, для каких-то записей. Повертела его в руках, словно не понимая, как тут могло оказаться что-то подобное, и посмотрела поверх – прямо на «предателя», Акума которого явно не собирался мириться с происходящим. Молча, не поднимаясь с места и не меняясь в лице, она подняла указательный палец вверх, над которым тотчас же сформировалась пулька из воды, и, всё так же невозмутимо, отправила её в стену – достаточно близко от чужого уха, но исключая возможность попадания, даже если бы задержанный дёрнулся. Тугой хлопок и удар возвестили о том, что, столкнувшись со стеной, давление развеялось – небольшой взрыв и отпавший кусок штукатурки были последствиями этой демонстрации силы.

– Держите себя в руках. – одними губами выговорила Сэра то, что можно было охарактеризовать уже как совет, а не дежурные реплики безучастного обвинителя. – Вам и без того достаточно вменяют, чтобы прибавить к этому нападение на заместителя.

Она снова с сомнением взглянула на чистый лист и зачем-то принялась его складывать, почти не глядя. Согнуть, прогладить сгиб рукой, снова согнуть. Главнокомандующий, видимо, и в самом деле решил посмеяться над ней, поручив ей допрашивать заведомо бесполезный объект.

– Хотела бы я сказать, что я вам верю. – не отрываясь от складывания бумаги, заговорила Сэра, когда захваченный замолчал. – Но моё мнение здесь не значит ровным счётом ничего. Врать, чтобы подбодрить заведомо обречённого я не умею тоже.

Сэра подняла глаза, чтоб внимательно всмотреться в лицо младшего лейтенанта. Настолько внимательно, что даже руки оторвались от наполовину сложенной бумажной фигурки, легли поверх. Допустим, он не врёт – что с того? Этот допрос изначально был фарсом, затеянным Сэтой, чтобы выполнить все формальности. Вера, болтовня про честь и обещания вечной преданности – это всё не значит ровным счётом ничего. Заместитель тихо выдохнула сквозь зубы, прикрыла глаза и замолчала – надолго, чтобы это показалось раздражающим.

– Разумеется, не будет исполнена просьба и о том, чтобы дать вам умереть в бою. – пальцы снова заскользили по сгибам листа, предназначенного для записей. – Для этого нужно хотя бы доверие, а доверия к вам уже нет. Вас ждёт позор и бесчестье, и лучшее, что я могу посоветовать – так это пустить себе пулю в лоб, благо способности позволяют. С погибших взятки гладки.

Последний раз согнув лист, Сэра поставила себе на ладонь бумажного журавлика. Зачем-то покачала его в воздухе и снова вздохнула.

– Кому выгодно подставлять вас, младший лейтенант, и без ваших слов понятно. Так можно подставить половину Бюро, и мотивов ещё много останется. Но суд оперирует фактами, а не домыслами о том, кто не виновен, и что с этим делать.

Даже если предположить, что она верит в это простенькое объяснение, помочь не может ровным счётом ничем. От неё этого и не требовалось, если подумать – не предложили же ей роль дьявольского защитника, в конце концов. А потому ей оставалось с абсолютно безучастным лицом выбивать удобные показания – ну или просто переломить человека до конца.

– Если предположить, что я верю, то что дальше? – спросила Сэра, поставив журавлика на стол. – Вы полагаете, что я могу взмахом руки заставить поверить в это всех остальных? Взмахом руки я обычно разрушаю, а не возвожу.

Она кивнула на стену, по которой шли трещины от недавнего взрыва. Вмятина с расходящимися от неё лучиками трещин, ясно намекала, что могло бы случиться с живым существом, попавшим под удар.

Для Сэры свидетельство собственной силы было скорее раздражающим фактором – взглянув на разрушения, причинённые ни в чём не повинной стенке, она явно осталась недовольна. Строго говоря, она бы вообще предпочла не поступать настолько поспешно, пусть даже это и могло кого-то впечатлить. Предупреждение, не более, но всё-таки слишком быстрое. Сэра тихо цыкнула и отвела взгляд от деяния собственных рук.

Тем и лучше: так она смогла внимательно вслушаться в чужие слова. И, на этот раз, они действительно давали зацепки. Да, это всё ещё могло быть тонко разыгранной игрой, но походило на неё уже куда как меньше. Впервые за всё время разговора можно было со стопроцентной уверенностью сказать, что Сэра сомневается: она явно хмурилась и явно старательно обдумывала всё сказанное. Ей пришлось думать действительно долго и действительно напряжённо, прежде чем Ямато заговорила. И, как ни странно, в этот раз в её голосе не было прежней уверенности.

Хотя, почему «странно»? Сэра тем и отличалась, что никому не верила, пока не было на то веских причин. Разумеется, она с равным успехом могла обвинить во вранье как обвинённого, так и собственных экспертов – её отношение можно было назвать «истинно-нейтральным». Наиболее близким сравнением было бы сравнение её отношения с чашей весов – ни на чьей стороне, пока не будет тому повода. Сейчас равновесие пошатнулось, а потому Ямато была уже не так уверена.

– Одного не пойму. – почти мягко проговорила Сэра, переплетая пальцы рук. – Наши эксперты ведь не дураки. Почему они закрыли глаза на несостыковку в виде пули? Я не знаю, была ли она, но мне ничего не стоит узнать об этом менее чем за пять минут. Так вот, если она была, вы хоть понимаете, что это может значить?

То ли ошибка, то ли младший лейтенант решительно кому-то насолил. Или же он врёт. Третий вариант, как ни странно, лучший – он не влечёт за собой других разборок. Но начисто лишает веры этого человека.

Сэра поднялась со стула, чтобы, обойдя стол, пройти к двери, выглянуть из неё и вполголоса переговорить с одним из караульных. Тихо и коротко она спросила, была ли пуля в теле убитого агента, и, если да, то какая? Пара звонков, ещё несколько тихих реплик, которые подслушать обвиняемому было никакой возможности, и Сэра вернулась, закрыв за собой дверь и навалившись на неё спиной, словно кто-то собирался вломиться снаружи.

– Я вам верю. – твёрдо сказала она и, помолчав, прибавила. – Пуля там действительно есть. А теперь, если вам дорога ваша жизнь, выкладывайте, чью собаку вы переехали прошлым летом и кому насолили так, что даже наши эксперты ослепли?

Вряд ли её фразу про собаку стоило воспринимать всерьёз – Сэра просто хотела узнать, кто мог подставить человека, а в круг подозреваемых всегда попадают те, у кого на него есть зуб.

Едва ли изначально полагалось, что Сэра проявит хоть какое-то участие в судьбе этого человека – согласно указаниям, которые теперь больше походили на насмешку (хотя, вряд ли таковой являлись), она должна была поймать, привести и выслушать, чтобы безразлично отнестись к любым доводам и убеждениям касательно чужой невиновности. То, во что она ввязывалась, ей не нравилось изначально. Строго говоря, сейчас она могла развернуться и уйти, плюнув на открывшуюся ей правду, коль ей этого не поручали. Инициативность вообще никогда не была её качеством. Умения расследовать преступления в ней и подавно не было – хороший оперативник, но работающий только по готовой информации.

Но, видимо, от неё этого и не требовалось: сказала, что веришь, значит, верь. Сэра, на этот раз смотрящая на «обвиняемого» с заметным участием, кивала головой на каждую фразу, иногда прикрывая глаза, будто бы для того, чтобы сконцентрироваться на сказанном. И, действительно, когда младший лейтенант замолчал, Сэра, не открывая глаз, ответила почти сразу:

– Список хороший. Вот что, младший лейтенант… – заместитель запнулась, словно заготовленная речь вылетела у неё из головы, помолчала, но всё же, видимо, поймала мысль снова и продолжила, – Времени у нас немного. «У нас» – потому что я, возможно, единственный человек, которого вы убедили. Есть у вас действительно весомые доказательства, чтобы я могла предъявить их Главнокомандующему?

Только вот она, кажется, уже знала ответ на этот вопрос. Откуда бы им взяться, если они не дали ему никаких лазеек своим задержанием? Если бы они были, разве он бы их не предъявил тотчас же? А то, что он рассказал сейчас, могло быть последним гвоздём в крышку его гроба: ведь он честно признавал, что не всегда следовал правилам. Только дай волю, и обвинители вцепятся в него не хуже собак. Чёрт побери.

– Если нет, то у нас проблемы. Отчасти потому, что я – не детектив. Я не смогу верно истолковать любые улики – вы это и сами могли заметить. И вы всё-таки уже задержанный, а не просто подозреваемый. – Сэра глянула на часы и опять нахмурилась. – Так что думайте, как спасать вашу жизнь, думайте – я здесь не помощник.

Иными словами, это могло значить «я вам помогу, если только вы скажете, как». Действительно, как? Она исполнитель, не мозговой центр, хотя, признаться, могла бы им стать. Сейчас же, увы, вместо толковой помощи Сэра могла лишь разглядывать бегущую по циферблату стрелку, не более того.

Если данному преступнику действительно нужен был дьявольский адвокат, то, похоже, в аду они закончились. Вместо этого была Сэра, преследовавшая свои интересы. Если Главнокомандующий впервые ошибся, то тем, кто укажет ему на ошибку, просто обязана была быть она. Да, она до сих пор не может победить его в дуэли, но, если подумать, всё это время именно Сэра была умнее. Вот только долгая служба под чужим руководством выбила из неё инициативность.

Зато было рвение. Рвение утереть брату нос и показать, что он был глубоко не прав. Этого было более чем достаточно.