Она писала всю ночь – придумывала концовку к очередной сказке. Элиза не планировала выпускать третий том, серьезно намереваясь переключиться на нечто новое, но волшебные истории изредка сами приходили – ночью ли, днем, и просто требовали быть изложенными на бумаге, или на крайний случай - мониторе. Лиз подчинялась. Ничего страшного – просто немного времени наедине с собой да парой-тройкой персонажей. И, к тому же, всегда можно отправить сочиненное Софи – та необычайно радуется ее творчеству каждый раз, как в первый.
Сказки давались писательнице легко – она уже изрядно набила руку, а потому работать было в радость. И, поставив последнюю точку в девятом часу утра, она с легким сердцем легла спать, а проснувшись в обед, вопреки популярному мнению о дневном сне, встала бодрой и отдохнувшей. Около часа (рекордный срок!) понадобилось ей, чтобы привести себя в порядок – уложить волосы, выбрать наряд и накраситься. Так что, через приветливо распахнутые двери ресторанчика "Вдохновленный Роллен", она шагнула уверенно и беззаботно. О чем беспокоиться, когда все просто идеально? Ее тут знали, и Лиз благосклонно разрешила проводить себя на летнюю площадку, к "своему" дальнему столику – прекрасный вид на канал, несколько аккуратных вечнозеленых растений в кашпо при должном желании не мешают разглядывать остальных посетителей, но определенно добавляют уюта открытому пространству. Она еще не успела сделать заказ, понимающе кивнув разрывающемуся между постоянными клиентами официанту – такое ощущение, что вся богема творческого райончика разом решила посетить ресторан – мол, я сегодня не спешу. Ковырнула ложкой подарок от шефа – нечто маленькое и желеобразное, с парой зеленых листиков на вершине. Откинулась на спинку плетеного стула, едва касаясь прямой спиной перевитых лоз и смакуя мятный привкус на языке. Вода далеко внизу выводила свою песню - Лиз прислушивалась к ней, мечтательно рассматривая марево водяных брызг, и раздумывая, могут ли русалки обитать в искусственных водоемах, не будучи принудительно переселенными. По всему выходило, что могут. "Чем же они хуже морских, интересно знать? Возникают из воды, в воду и возвращаются. Хм, урбанистические ундины… Хорошо звучит." Она не сразу заметила, что к столику кто-то подошел. А когда этот незамеченный "кто-то" уже сидел на стуле напротив, было уже поздно возмущаться.
- В этом мире все фальшивое.
Писательница пребывала в той степени задумчивости, выходу из которой свойственна некоторая заторможенность рефлексов, а потому Элиза не испугалась, обнаружив напротив незнакомку в спортивном костюме, но спину от стула оторвала. Медленно. И даже покрутила головой, пробегая глазами по соседним столикам – в поисках группы людей, одетых в похожем стиле. "Нет, не очередная постановка". Она перевела взгляд карминовых очей, выгодно оттененных охрой и легким блеском, обратно на визави. Та проявляла чудеса мимики, за время осмотра придвинувшись ближе. Проследив, наконец, за направлением акцентов, Лиз воззрилась на пистолет и окончательно вернулась в бренный мир. Далеко внизу что-то хлюпнуло, словно русалка на прощание плеснула по воде хвостом. А потом спортивный костюм придавил ее речитативом, не давая вставить и слова по поводу. Но напугать литератора словами – что рыбу водой. К тому же, Лиз тоже была человеком с пониманием, которое особо корректные люди предпочитали называть "специфическим", причем кавычки при произношении вслух звучали весьма отчетливо. Куколка аккуратно дотронулась до пистолета – жестом непрофессиональным, направленным даже не взять в руку, а скорее потыкать пальцем на проверку – настоящий или нет? Оружие было холодным и полновесным, не оставляя сомнений в своем истинном назначении. В глазах писательницы, где-то глубоко-глубоко, двумя едва заметными искорками, блеснули чертовские огоньки. А может, это была просто игра медленно идущего к закату солнца. "Ситуация", - этим словом она обозначала для себя все переделки и передряги, которые нормальный здравомыслящий человек назвал бы угрозой жизни, попадаловом, ужасной вехой, черной полосой… В общем, вещи, заставляющие Элизу ощущать радостное покалывание в пальцах, нормальным людям определенно показались бы ужасными. Именно поэтому большинство из них, сидя в уютных квартирках, упоенно зачитывались ее сказками, а остальные – удивительными газетными историями, которые дышали погонями, контрабандой и криминалом. Элиза презирала их за это, и одновременно боготворила: абсолютно все, от этого мятного студня и до ее сегодняшнего зеленого платья в стиле фэйри, оплачивалось за их счет.
Холод металла под нежными пальцами был неожиданно приятен – рыбья чешуя, рыцарский клинок, справедливость, воздаяние. Лиз частенько сталкивалась с оружием вокруг, но вот держать, трогать, отчего-то до сих пор не доводилось. Эд первее застрелился бы сам, чем дал ей в руки нечто подобное, а у торговцев оружием, за которыми следишь, сложившись в три погибели, просить подержать было как-то не с руки. Слова спортивной обволакивали, резали, рубили. Она, видимо, чего-то хотела от нее, Элизы Сквайр. "Вот умора, если автограф". Но ствол на столе, призванный, видимо, запугать, привлекал и манил черноволосую злым джинном, выпущенным из бутылки. Ах, отступить всего шажочек в сторону, убежать мыслями в возможное будущее, где Элиза – главный герой таблоидов, застрелившая неверного жениха, пронесшая холодными месть и расчет через столько лет… Она моргает, успевая услышать последний вопрос, разбивший девичьи мечты.
- Свободой быть верным, - твердо отвечает куколка и грациозно пожимает плечами, придавая серьезным словам налет беззаботности, отрывая пальцы и мысли от пистолета и легонько пожимая протянутую ладонь. Они расстроятся, конечно же - читатели, родственники, швея и фотограф, Софи...
- Твой пистолет слишком многое обещает, спрячь, пожалуйста, и расскажи, чего от меня хочешь. Элизабет Сквайр не бежит от друзей, и уж тем более от врагов.
Пафос. Куда уж без него. Она кривит душой всего чуточку - сколько раз ей доводилось сверкать подметками от воодушевленных молодчиков? Но она и вправду не склонна закатывать сцены и искать возможности сбежать. Ей интересно. Над верхним рядом вечнозеленых вырисовывается рыжая макушка официанта, который вряд ли так же стоически отреагирует на пистолет, и Лиз, совершенно по-детски добавляет:
- А еще я очень голодная.

- Идеалами? Я писательница. Я люблю хорошие истории. Коллекционирую их, ищу - как археолог, собирая по крупицам, отряхивая кисточкой лишний хлам.
Лиз бросила на собеседницу странный взгляд из-подо лба, но потом переменила гнев на милость и отмахнулась по-светски махнув ручкой, почти безразлично:
- Не считай меня неженкой, маленький джинн, мои принципы имеют определенную степень свободы. Как мне тебя называть, кстати?
Незнакомка была удивительной, с нее и персонажа слепить не стыдно - такую себе злодейку, которая угрожает, но делает больше хорошего, чем плохого. Элизе нравились такие люди - загадочные, непознанные, чуточку опасные, а может и не чуточку... писательница охотилась за ними. За ними, и ситуациями, которых не встретишь в серой повседневности. Но тут, по всему выходило, что "ситуация" нашла ее саму. Только вот зачем - хитрюга так и не сказала, только вильнула хвостом, уводя в сторону. Хитрая урбанистическая русалка, вот какие живут в канале. Манит и заговаривает, а какова цена?
Получив добро, Элиза кивнула официанту и, не спрашивая чего желает русалка, заказала большое блюдо ланч-ассорти: гренки с мягким сыром и томатами, мясные рулетики, молодые и дорогие не по сезону овощи, и, ко всему этому безобразию - фирменный ореховый соус. Как только официант исчез, писательница потянулась и аккуратным движением убрала пистолет к себе в сумочку. Она понимала, что подумает о ней собеседница, но какого черта, в самом-то деле? Лиз не желала сознаваться себе, что делает это не для того, чтобы обезопасить окружающих, а исключительно для себя родной. Но соблазн был слишком велик - соблазн проверить свою стойкость, силу воли, степень зарубцованности старых ран. Да и к тому же - ей давно пора было обзавестись собственным оружием, сколько можно бегать на "задания" с одним только энтузиазмом?
- Ты русалка или джинн - я еще окончательно не определилась. Оба дарят подарки, но и оба требуют что-то взамен.
Рыжий возник вновь через минуту, забирая салфетки со стола, раскладывая тарелки и приборы - перед каждой из девушек. И так же, перед каждой возник высокий стакан тонкого стекла, начищенный до такой степени, что через него проходили, преломляясь, солнечные лучи. Между тонкими гранями просвечивало нечто янтарное, чуть вязкое, пахнущее хвоей и клубникой, и еще, самую капельку - алкоголем. Жидкость была ничем иным как морс "Азимут" - отличное средство, чтобы освежиться в жару и провести время за неспешной беседой. В него добавляли крепкую настойку, но в количествах таких ничтожных, что кувшином не споишь и школьницу. В общем, стаканчики с желтым напитком стояли на каждом втором столе. Элиза выдержала паузу - небольшую, но явную, и приподняла свой стакан в характерном и интернациональном жесте:
- Увы, стрелок из меня никудышний. Да и тренироваться негде, прямо скажем, - свободной рукой черноволосая задумчиво накручивала тонкую прядку на палец, - А как ты, - и она выделила это "ты" с особенным нажимом, - думаешь, кто заслуживает возмездия? Как понять, велика вина или нет?
Куколка чуть склонила голову на бок и на протяжении монолога смотрела на Авраам - не всегда в глаза, но - неотрывно, кротко изучая, показывая всю серьезность вопроса и внимание к собеседнице. С последним словом она резко отвернулась, пробегаясь взглядом по противоположной улице, водопаду, пестрым вывескам. Улыбнулась - резко, бегло, и снова повернулась к незнакомке:
- Я бы хотела, чтобы ты была русалкой. Как по мне, они во сто крат интереснее. Выпьем за волшебные сделки, русалочка?

Стеклянные сосуды соприкоснулись с мелодичным звоном, хотя Элизе показалось, что от залихватского порыва визави бокалом должны были пойти трещины.
- Почти. На все,- куколка глядела на нее поверх поднятого бокала и солнечные блики, отбиваясь от жидкости, плясали в глазах, заставляя казаться практически красными.
"Русалка по имени Авраам... бог ты мой, да ты чудо, кем бы ты там ни была на самом деле!" Писательница была в полнейшем восторге - все складывалось идеально. Конец старой истории и начало новой, для которой так не хватало персонажей. А тут один колоритный прототип во всей красе сидит прямо перед носом и строит коварные планы. А в том, что они коварные, сомнений у Элизы не было - так она восприняла девушку, сложив собственное впечатление и образ - можно называть это как угодно - фантазией или собственной жизненной системой.
- Собака? Нет, не для меня. Слишком приземленно. Чутье у многих есть, в той или иной мере, - она неопределенно качнула бокалом - морс оставил тягучий янтарный след на стекле.
- Вороны, вот как... На этом лирическом отступлении Элиза все же удивилась, картинно приложив кончики пальцев к губам. Жест был неосознанный, но со стороны вполне могло показаться, что девчонка паясничает. На самом деле та размышляла. Невелика пташка, чтобы за ней охотились - даже с гипертрофированным самомнением писательницы такой вариант на рассмотрение не ставился. Имелась, конечно же, мизерная возможность, что где-то в прошлом она кому-то особо не угодила, но если бы все мелкие клерки теневого мира, которым она имела неосторожность наступать на ноги, точили на нее зуб, Элиза Сквайр была бы писательницей, признанной гениальной посмертно да при том давно. К тому же, этот дареный пистолет...
- И что же ты делаешь здесь, - Элизабет, зеркаля, снова откинулась на спинку, сложив руки в замок. Вкус морса идеально оттенял Ситуацию, - Предупреждаешь или охотишься... А может, визит личного характера?
Она попыталась представить, что где-то в это время еще один безликий Ворон наносит визит Эдварду. В конце-концов, их имена часто маячили в прессе бок о бок. Она усмехнулась, представляя, как быстротечна будет встреча. Хотя... а вдруг, не все они так безлики, и в гости к фотографу заглянула привлекательная птичка с четвертым размером? Эта мысль - Лиз сама себе удивилась - слегка ее разозлила. И она, снова повторяя на свой манер движение жестокой русалки, придвинулась ближе, опираясь локтями на стол и попирая всяческий этикет:
- Я рассказываю, но не творю историю. Влипаю иногда, но это, как ты говоришь - просто случается, - в щебечущем голоске появляются злые нотки, все нарастая, но не повышая голоса. Доверительный шепот, полный ядовитых воспоминаний - иногда незнакомцам можно с легкостью вылить то, чего никогда не доверишь друзьям.
- Чтобы убивать, надо перейти черту. Я так думаю. Поэтому предпочитаю трепать свою жертву на бумаге - бесконечно долго и совершенно законно. Это было чистейшей правдой. Милашка Брайен порывался было подать на нее в суд за оскорбление личности, но ее адвокаты пока убеждали его в обратном. А вот Лиз ждала - не могла дождаться этого момента - ее рейтинги взлетят до небес, а его она опозорит лично еще и в здании суда - перед камерами и папарацци (парочка подходящих уже была у нее в долгу). Но вот какие нити должны оборваться в ее жизни, чтобы пойти и застрелить его? Наверное, достаточно весомые и основополагающие даже. "Какую же, черт возьми, черту ты в свое время перешла, м, русалочка?"
- Не собираюсь я в тебя стрелять, - она фыркнула, кивая на рыжую макушку вдалеке - Еда на двоих заказана, а толстеть мне нельзя. Грудастая красотка на фоне широкой спины фотографа снова некстати всплыла перед мысленным взором - может, это алкоголь бередил тайные желания и страхи? Лиз поспешно отхлебнула еще - чтобы скрыть неловкость и погасить злость. Пальцы сжали ни в чем не повинный стакан с неожиданной силой.

Перед ними появился заказ, сервированный по высшему пилотажу – с цветами из овощей и прочими изысками. Элиза оставила в покое многострадальный стакан с остатками спиртного и легонько пожала плечами, принимая свой обычный благородно-отстраненный вид:
- Скрывать не буду, такой опыт, - она выделила "такой" особой интонацией, - будет для меня уникальным. Дай мне информацию, описание, да ты лучше моего должна знать, что важно, а что – нет. И скажи, какая степень информации будет считаться для тебя достаточной, а для меня – завершающей нашу маленькую сделку.
Элиза присмотрелась к яствам, явно выбирая, что же попробовать первым. Она была голодна и весьма. Вилка с гравированными вензелями описала в воздухе задумчивый полукруг:
- И, конечно же, я бы поподробнее остановилась на том, на какую ответную услугу я смогу рассчитывать при благоприятном завершении.
Пистолет она в счет не брала – он преспокойно покоился в сумочке, и куколка старательно делала вид – в том числе и для самой себя – что его и в природе не было вовсе.
"О, да она фаталист" Элизе не трудно было представить, что Авраам говорит о себе самой и реалиях, в которых выросла. Впрочем – писательница изогнула бровь и одним ловким движением приборов положила себе на тарелку блинчик – с этой девицей до конца нельзя быть уверенной, что правда, а что – выдумка. Элиза как-то интуитивно чувствовала, а может, просто не хотела верить в то, что русалка ей врет – выдумывает или недоговаривает – да, но ложью она бы это не называла. "Фаталист и вершитель справедливости. На свой лад. Почему бы и нет. Не всем же быть стандартными персонажами." Теория о том, что "все чересчур – во вред" не нашла в ней должного отклика, но Элиза отложила ее в памяти, чтобы обдумать на досуге. Морс не пьянил как полноценное спиртное, но и вправду нашептывал, что мысли должны быть легкими, под стать настроению. Лиз не сильно сопротивлялась этому гласу Вакха в собственной голове. Тем временем, времени русалочка не теряла, умело польстив самолюбию писательницы – заверив, что пришла к профессионалу. Элиза же никогда не видела в лести ничего криминального, а потому приняла, как должное.  Девушка, сидящая напротив, не договорила, а Лиз не сочла нужным продолжить, слишком уж далеко убежала тонкая нить русалочьей логики, чтобы ее уловить. Но общий смысл мелкая поняла. А вот второй вопрос сперва слегка ее огорошил ,а после Лиз все-таки рассмеялась в голос – легко, словно колокольчик, но негромко, отдавая дань приличиям.
- Думаю, что эти стены, - она огляделась, сообразив, что сидят они на летней площадке без оных, - фигурально выражаясь, конечно, видывали всякое, и танцами их не удивишь. Но музыка ведь не располагает.
Последнюю фразу она протянула наигранно печально, хитря и догадываясь, что такая мелочь для Авраам не помеха. Элиза славилась эксцентричностью, а "Роллен" и вправду видывал еще и не такие выкрутасы вдохновленной публики, а потому танцев она не боялась – лишь имидж подкрепят, а вот интерес посмотреть на отплясывающую русалку был силен как никогда.

Блинчик был хорош – как обычно. И изголодавшееся от усердной умственной работы и ненормированного графика писательское тело жаждало накинуться и сожрать все, сразу и наидичайшим образом. Это была "Цивилизация по Сквайр" – выглядеть респектабельно, ходить в культурные места, питаться исключительно эстетично, и никогда – никогда! – не возвращаться к тому поведению, которое может напомнить об одной порции пресной каши, разделенной на четверых. Куколка прикрыла глаза, давая волю вкусовым рецепторам. Перед  взглядом Авраам предстали блестящие охрой веки, трепещущие чернильно черные ресницы. Писательница так и сидела, едва зажмурившись: то блестя рубинами радужки, отщипывая ножом и вилкой очередной кусочек, то снова до конца опуская веки, кладя пищу в рот и медленно пережевывая. Нижняя челюсть отходила идеально вниз, не виляя по сторонам  – эстетично до невозможности, культурно до тошноты. Объяснения Вороны Элиза слушала молча, но, не смотря на одновременное удовлетворение базовой потребности, внимательно. К тому времени как Авраам закончила объяснения, на тарелке Лиз оставался лишь маленький зажаренный кусочек да полоска соуса. Она снова приоткрыла глаза, деловито щурясь на русоволосую:
- Помощь мне кстати. А, допустим, - к хитрому прищуру добавляется дугой изогнутая бровь, - я вам перейду дорогу.
Элиза не упоминает, что пару раз такое уже случалось, и встречи эти не оставили ни легкости, ни спокойствия на сердце опальной писаки. Вороны, как ни крути, были организацией серьезной.
- Не наврежу, - поспешно добавила она, - так, скажем, пересекутся сферы интересов. На что тогда рассчитывать и кого звать?
Она замерла на какое-то (не очень долгое) время, превратившись в живой памятник самой себе. В ее голове клубились, плясали мысли. Так всегда бывает. Так зарождается Идея. Девчонка отложила приборы, разом забыв про голод. Действительно стоящие мысли приходят нечасто, и вполне обычное дело сутками разгребать их из повседневного хлама, вылавливать по крупицам, препарировать, сшивать. Часто получаются монстры, годные только для мусорной корзины. А потому, поднабравшись в этом деле опыта, Элиза раз и навсегда уяснила: снисходит озарение – бросай все и беги работать. "Пора закругляться".
- А в целом, знаешь, меня устраивает. Засиделась я с тобой. Ты ешь, если хочешь – все за мой счет, - затараторила мелкая, аккуратно роясь в сумочке и выуживая на свет маленький бумажный квадратик.
- Вот моя визитка, созвонимся? Или письмо мне пришли, не сложно ведь…
Элизу Сквайр – надменную и чопорную куколку, сидевшую и водящую странные разговоры с Авраам, словно подменили. Движения стали более спешными, лицо – выжидательным, а, если присмотреться очень внимательным, наметанным на такие вещи взглядом, можно было отметить, что кончики пальцев ее нетерпеливо подрагивают. Буквы, слова, фразы – ее мир звал ее, и долго ждать он был не намерен. Не намерена была засиживаться и Элиза, ставящая свои писательские суеверия выше всех сделок мира. Черноволосая поднялась, смотря на Авраам несколько рассеянно и выжидая ответа сугубо из приличия и уважения к ее конторе.