Утро начинается с кофе…
Нет, конечно же нет. Утро начинается гораздо позже, уже после того, как на плите в турке начнет закипать молотый и слегка горьковатый напиток.
В ясный и солнечный день, а точнее в самом его начале, когда светило только-только начинает подниматься над горизонтом, то скрываясь, то показываясь между громадинами небоскребов, сквозь занавески, через маленькую щелочку, в комнату, не заполненную томительным ожиданием раздражающего звонка будильника, ведь сегодня выходной, проникнет маленький незваный гость, скользнув по полу, стене, а затем и предметам, отразившись в зеркале, словно улыбнувшись самому себе, промчится дальше, ища пыль на книжных полках, между и под самими книгами, танцуя на гладкой поверхности жидкористаллического монитора огромного телевизионного экрана, висящего почти в двух метрах от пола, перескакивая с него на небольшую тумбочку, взбегая вверх и вниз по фотографиям, что стоят тут в причудливых рамках (которые выбрала Она, а Он и не был против), и прыгая между стеклами этих рамок словно пинг-понговый шарик, отскакивая от одной к другой, словно забывшись, он отлетает на спинку кровати, шмякаясь об нее и спадая вниз, словно стекая, приземляется на мужское лицо, заставляя его недовольно поморщится и укрыться одеялом; не желая сдаваться, гость плавно, словно кот, крадучись, изгибаясь, движется к лицу девушки, в какой-то момент, словно хищник, сорвавшись с места, прыгая на свою жертву, он устремляется вперед: пробежавшись по подбородку, огибает губы, карабкается на нос, делает пару кругов по щекам, а затем замирает на глазах. И впрямь, как кот, ластится, крутится, выбирая себе место поудобнее, а затем окончательно ложится, единственное что не урча.
Спустя минуту Он открывает глаза: сон еще не отпустил Его, сидя рядом, на подушке, наблюдая за тем, как постепенно влияние грез спадает на нет. Сновидение рассеивается, и перед глазами остается лишь потолок; дымка в глазах проходит, а взор становится четким и ясным.
Повернув голову влево, Он смотрит на Неё; боясь нарушить мерное дыхание спящей, его руки тихо гладят пламя волос, одновременно стараясь согнать хорошо устроившегося незваного гостя. Последний не поддается – лишь спустя полминуты, когда будет задернута та единственная щелочка, через которую подлец проник внутрь, он исчезнет: явно сожалея о том, что задуманная проказа так и не удалась. Тем не менее, от его ухода в комнате не станет темнее – здесь есть другой источник света; света теплого и родного.
Убедившись, что теперь никто и ничто не потревожит сон возлюбленной, Он тихо идет в ванную – в его огромной квартире их две: одна с большим джакузи, для тех случаев, когда не хочется никуда торопиться, и включив режим гидромассажа, наслаждаться бегающими по телу пузырьками, а вторая с просторной душевой кабиной, той самой, где есть режим «тропического душа», для быстрых утренних ополоскиваний перед работой;  выбрав второй вариант, парень по пути заворачивает на кухню, наполняя фильтр водой и окидывая взглядом полки холодильника, прикидывая, что же можно приготовить на завтрак. Цокнув языком из-за отсутствия мыслей, Он идет в ванную, решая, что контрастный душ способствует генерации идей.
Спустя пятнадцать минут, обернутый полотенцем, Он выходит из ванной, и, шлепая босыми ногами по полу, слегка мокрый, с взъерошенными волосами, проходит в комнату, где до конца обтирается и надевает тренировочные штаны; вода в фильтре уже давно процедилась.
Спустя еще пятнадцать минут, на плите, скворча и шипя, жарится яичница с беконом – не самая здоровая утренняя пища, но на большее его кулинарный талант не способен.
В турке начинает потихонечку побулькивать кофе.
Диктор в телевизоре что-то говорит: очень-очень тихо, больше шевеля губами, нежели действительно издавая звуки – ему выкрутили голос на минимум, чтобы он не мог потревожить сон той, что еще спит; диктор продолжает пыжиться, новости сменяют одна другую: катастрофы, бедствия, политика, празднества, снова политика, какой-то удивительный случай, потрясший общественность, а потом общественность, которая выступает «против» или «за» что-то: стоят перед зданием Бюро, с плакатами, надеясь на то, что будет принят какой-то там законопроект, или же Глава Бюро лично выйдет к ним; наивные.
Но это все там. Где-то там, далеко-далеко, словно в другой стране или даже другом измерении. А эта, пускай и не маленькая по меркам Тэкумо-сити, но крохотная по меркам целого мира квартирка, она вне рамок, вне пространства и времени. Здесь нет ни политики, ни катастроф, ни бедствий; нету общественности, которая всегда либо «за», либо «против». Есть, правда, диктор, который все же пытается прорваться внутрь этого мирка, маленького мирка только для двоих, но он – этот самый диктор – здесь лишний; вот и продолжает бессильно шевелить губами, надеясь непонятно на что. Чудак.
А на плите закипает кофе. И нет, все-таки утро начинается не с него.
Утро начнется тогда, когда проснется Она.

Яичница продолжает скворчать на сковородке, возможно уже слегка подгорая, но Дай смотрит в окно, на восходящее светило, которое подобно воздушному шарику, у которого где-то там, по ту сторону горизонта, оборвалась ниточка и теперь он взмывает все выше и выше, уже не в силах остановить полет. Это зрелище всегда завораживает. Оно как будто что-то новое, неведомое, чего раньше в жизни не было. Кто-то невидимый включил краски, обдал весь этот мир из ведра с полной палитрой цветов, навсегда вычеркивая из него серость и уныние.
Позади, в телевизоре, дает интервью Глава Бюро.
Дай был на этом выступлении – сейчас показывают лишь запись. Еще бы, куда Хозяин, туда и Пес. Впрочем, что-то все-таки изменилось в их отношении друг к другу. Изменилось ровно с того момента, как они вернулись. Или же у ручного волкодава появились более важные дела, чтобы обращать внимание на то, что раньше казалось центром вселенной? Да, скорее даже так.
Сковорода с прожаристым беконом снимается с плиты и ставится на деревянный поддон. Яичница слегка подгорела, но лишь в одном месте – не страшно.
Диктор что-то шепчет, снова показывая Главу Бюро: рядом с ним, на расстоянии недостаточно близком, чтобы нарушить личное пространство, но достаточном, чтобы в случае чего закрыть от опасности, идет младший брат. Совершенно другой человек, нежели тот, что сейчас стоит на кухне в одних тренировочных и следит за кофе. Они, конечно, похожи как близнецы, но настолько разные, что даже невозможно себе вообразить подобное: первый молчалив и собран, оглядывается по сторонам, идет рядом, словно тень, излучая ауру смертельной готовности; второй расслаблен – он насвистывает что-то себе под нос, разрезая бекон на равные части, доставая тарелку из подвесного шкафа, виртуозно прокручивая нож в свободной руке, одним легким движением отправляя его в посудомоечную машину. Этот человек счастлив, в отличии от того угрюмого парня в телевизоре. Счастливчик оборачивается к своему грозному близнецу, подмигивает ему, говоря: «Улыбнись, приятель, сегодня слишком хороший день, чтобы хмуриться», а затем ловко снимает турку с плиты – кофе в ней предпринял попытку к бегству, но, к счастью, у него ничего не вышло.
На экране снова диктор – он что-то увидел, улыбнулся, хлопая стопкой бумаг по столу, выравнивая ее, а затем включил рекламную паузу.
- Давно пора, - кофе процеживается через сито, аккуратно вливаясь в маленькую белую чашку, из которой тут же начинает подниматься пар, разнося по кухне чудесный аромат; Дай вдыхает этот пар носом, а затем медленно выдыхает ртом, слегка прикрывая глаза – с недавних пор он научился радоваться и таким простым мелочам.
Легкое прикосновение рук к пояснице заставляет его слегка вздрогнуть – он действительно полностью погрузился в себя, потеряв тот самый свой хвалебный «контроль над любой ситуацией»; но не это ли счастье, когда бешеный пес, хотя бы в выходной день может побыть человеком?
Легкое касание ее губ между лопаток, заставляет тысячу мурашек сорваться с места и пробежать галопом через все тело.
- Доброе утро, родная – тихо отвечает он на её слова; они оба в такие моменты говорят шепотом, чтобы не нарушить хрупкую скорлупу бытия, ведь, может быть, говори они громче, все пойдет трещинами и лопнет, исчезая словно сон?
Турка стоит на деревянном поддоне, рядом со все еще шипящей сковородой; за окном продолжает свое восхождение огромный светящийся шарик. А он поднял её на руки, держит крепко-крепко, целуя то в нос, то в щеки, то в губы. Смеется. Напугала ведь, кошка. Тихо как подкралась, незаметно. Обманула пса. Ловит ее взгляд, смотрит в глаза, продолжая улыбаться. Ждет немного, а потом нежно-нежно, на столько, на сколько он вообще способен это сделать, целует любимую – уже не игриво, шутя, а со всей своей любовью и лаской. И лишь потом возвращает обратно на пол.
- Как спалось? – на столе возникают две тарелки, две вилки и два ножа; в двух маленьких белых чашках разлит кофе, а на его гладкой поверхности, лежат, уютно устроившись, два светящихся брата-близнеца – родственники того, что проник сегодня утром в спальню.
- Ну и ночка вчера была, да? – Дай вспоминает вчерашний званный вечер у Сэты, куда были приглашены и журналисты. Ямато-младший со своей избранницей слиняли оттуда как можно раньше, отдаваясь во власть ночному Тэкумо. Пускай опекунша (нет, Лисель, конечно же Лисель, или Лис, но Дай периодически подтрунивал над ней подобным образом) и брат сами развлекают гостей – решил парень, схватил Неми за руку и утащил подальше от всего этого сборища напыщенных франтов и чересчур высокомерных леди – сливок современного общества.
А на сегодня у них нет никаких планов. Только лишь импровизация.

Как ни посмотри, а его жизнь довольно круто изменилась. С ног на голову. Или наоборот? Может быть, только сейчас она пришла в то состояние, в котором и должна быть? А все это время, до той самой встречи, почти что случайной, но, тем не менее, такой фатальной и предначертанной судьбой, он и не жил вовсе – так, существовал и не более того.
Один взгляд в свое отражение в окне – оттуда на него смотрит тот самый, который сейчас сидит на съемной квартире и заливает свое горе алкоголем – и становится понятно, что он выбрал ту дорогу, по которой сможет зайти так далеко, насколько хватит сил; тот же путь был пустым, ведущим в никуда. В пустоту, во мрак, туда, где у самой пропасти обрываются ступени, затягивая тебя в бездну. Впрочем, он почти упал, почти сорвался, ухнул вниз и полетел подобно камню…
А потом луч света, огонь, подобный тысяче солнц, яркий настолько, что ничего ярче и горячее него Дай никогда не видел. Руки, подхватывающие его из той самой бездны, огненные крылья, несущие его вверх. Вот она – спасительница! Сидит сейчас, подобно сонному совенку, нахохлилась…
Он раскладывает яичницу с беконом по тарелкам, отправляя сковороду в посудомоечную машину, предварительно сполоснув ее в раковине. Садится напротив. Улыбается.
- Знаешь, я готов в полной мере понести страшную кару, которая, несомненно, падет на мою голову, - он отрезает себе небольшой кусочек бекона. – Впрочем, я думаю, что госпожа опекунша, после вчерашнего, вряд ли помнит хоть что-то. Гости не давали ей продыху, а следовательно, готов поставить что угодно на то, что она попросту не заметила одну ускользающую парочку.
Подмигнув девушке, Дай пробует яичницу собственного приготовления. Все-таки слегка подгорела. Самую малость, но все же. Впрочем, он умудрился положить Неми лишь ту часть, которая не перешла из категории «хорошо прожаристая» в «слегка почерневшая». Что ж, по крайне мере бекон вышел очень даже ничего.
- А ту приставучую писаку я бы и сам прибил. По крайне мере уже обдумывал самые жестокие, но бесшумные варианты.
Прокрутив вилку в руке, словно демонстрируя, что даже вилкой на том банкете, он мог бы реализовать один из этих жестоких, но бесшумных вариантов, Дай подпер подбородок свободной рукой, принявшись влюбленным взглядом разглядывать свою будущую жену. Да, это уже было решено. Если в том мире они поженились, то что мешало им в этом? Ничего. Конечно, придется уладить пару формальностей, особенно с братом. С другой стороны, стоит взглянуть на них с Лисель, как становится понятно, что свадьба, вполне возможно, будет не только на его с Неми улице. 
«Дикий и Эспер. Что-то новенькое. Но не такие уж мы и разные, так ведь?» - не раз задавался он этой мыслью. Не раз гонялся за тараканами в своей голове – о, они были, да еще какие! Огромные, размером с бультерьера, такие же цепкие и хваткие, готовые вцепиться и долго не отпускать своего хозяина.
«Может быть, это в том мире есть такая возможность, чтобы Дикие и Эсперы были вместе? Там они загнаны в одни и те же условия. Вынужденное объединение перед лицом единой опасности. А такой жест как брак лишь укрепляет подобный союз – не зря же мы с Неми возглавляли сопротивление. Мы были символом объединения. Примером для всех. А здесь? Нужно ли это здесь? В этом мире совсем другие условия»
Впрочем, каждый день, проведенный вместе с возлюбленной, яростным напалмом жег тех самых тараканов: жестоко и беспощадно проходился он по их шеренгам, выкорчевывая, испепеляя все сомнения и страхи. И в итоге в этой пустыне не осталось ничего, кроме одного единственного дерева, с вырезанной на нем надписью: «Я есть я. И я поступаю так, как хочу. Не больше и не меньше».
А хотел он немного. Её улыбки, прикосновений, поцелуев, тепла её тела, не менее теплых слов – самая малость. Что еще нужно для счастья?
- Пойдем сегодня на Главную Площадь? – неожиданно говорит он, продолжая смотреть на нее влюбленными глазами. – Погоду обещают хорошую. Да и фестиваль какой-то будет. Салют, гулянья, маскарад. Не так, конечно, как у Сэты, но тем не менее, - да, в последней фразе несомненно есть сарказм. Только так и никак иначе.