Не сказать, что я родился "особым" ребенком. Лет до восьми я точно не выделялся среди сверстников. Скорее наоборот - среди серой массы моих ровесников, я меньше всего бросался в глаза.
Мой отец был строитель, моя мать - шлюха. Сама она считала себя домохозяйкой, но часто "шалила" с различными мужчинами, когда отца не было дома, а я был в школе.
Как-то раз я застукал её с соседом, но он пригрозил мне, а мать, потом, после того как мистер Фринейко ушел, рассказывала, что это была просто "игра" и папе о ней знать не нужно. Но, черт возьми, я не был особенным, но не был и тупым. Впрочем, я так же прекрасно знал, что этот ублюдок, наш сосед, устроит мне Ад, если я проговорюсь отцу; сосед был бывшим боксером, а ныне простым пьяницей, живущем в доме на колесах, но еще сохранившем часть былой мощи: несмотря на пивное пузо, под кожей на его руках все еще перекатывались бугры мышц, а бычья шея, огромный рост и кривой нос, внушали страх в меня, мелкого пацана.
Естественно я ничего не рассказал.
О серых моих буднях можно говорить еще очень и очень долго, но я хочу сразу перейти к самому интересному: к обретению дара!
Увы, но он не пришел ко мне сразу, не был для меня озарением, легким призом или маной небесной. Он лишь дал мне намек на то, что он в принципе есть, а уж как его развить я должен был догадаться сам. Впрочем, упрямства мне было не занимать.
Я начал с чего поменьше: белки, кошки, собаки. Был даже один дельфин, когда мы с классом ходили в дельфинарий, но тот опыт я считаю провальным до сих пор.
К людям я перешёл год спустя, но тоже начал с малого: дети, потом ровесники, старшеклассники, а затем учителя. Школа стала моим испытательным полигоном, а все её обитатели - моими подопытными кроликами, лягушками, которых я препарировал изо дня в день.
Все шло гладко, но потом, когда мне было уже десять, что-то нашло на меня. Кто-то из одноклассников неудачно пошутил, а может еще чего… Помню лишь хотел его заткнуть, заставить замолчать любой ценой. Я мог бы просто приказать ему закрыть рот, мысленно отдать приказ и он бы подчинился, но не придумал ничего лучше, чем направить авторучку, которую он держал в руке, ему же в глаз.
Вот с того-то дня во мне что-то исказилось и изменилось навсегда.
Вы знаете, убивать людей это просто. Еще проще, когда вы, вроде как бы и ни причем.
Человек шагает под колеса автомобиля или же прыгает с платформы под поезд, а потом, все друзья и родственники гадают: "Ведь все же было хорошо, видимых причин не было!".
Но знаете, причина была. И эта причина - Я. Моя простая мысль, вложенная в чужую голову, и человек делает то, что хочешь ты, а не он.
Впоследствии я даже научился разделять контроль над телом и контроль над разумом. О! Как же мне это нравилось!
Жертва знает, что её тело само прыгнет под проходящий мимо поезд или автомобиль, но не может ни сопротивляться, ни позвать на помощь. Довольно весело, на мой взгляд.
А потом мне стало скучно просто спихивать людей под движущиеся объекты. И первым, с кем я попробовал нечто новенькое, стала моя мать.
Она все еще была той женщиной, вслед которой оборачивались мужчины. И она так же понимала, что слишком рано выскочила замуж за моего отца, ведь могла еще "погулять", но желание сделать все назло родителям оказалось сильнее здравого смысла - у людей такое бывает.
Когда я застал её с очередным мужчиной (отец наверняка все знал, но закрывал глаза, этот неконфликтный дурачок, не желающий разваливать семью, которой уже не было) я не стал, как обычно, проходить мимо их с отцом спальни, а остановился, чтобы посмотреть ей в глаза. И она все поняла… умная собачка.
Я приказал её хахалю не обращать на меня внимания, а сам сел тут же, в кресле, закинув ногу на ногу, наблюдая за замечательной сценой: она скользила губами по его груди, опускаясь все ниже и ниже; когда она обхватила своими упругими сиськами его член, её испуганный и умоляющий взгляд все еще был направлен в мою сторону, но я лишь кивнул: "Продолжай".
Она двигалась взад-вперед, продолжая сжимать его половой орган грудями, периодически облизывая головку - в такие моменты мужчина прикрывал глаза и стонал.
Я улыбался. Мне было всего лишь четырнадцать. Или уже четырнадцать?
Моя мать опустилась еще чуть-чуть ниже, заглатывая его член целиком. Потом вверх, чуть пообсасывать головку и снова вниз, заталкивая его глубоко в свою глотку; вверх, облизнуть, вниз; вверх, облизнуть, вниз; вверх-вниз; вверх-вниз; вверх-вниз; вверх-вниз-сомкнуть челюсти.
Мужчина сделал попытку закричать, но я не позволил. Он лежал на кровати и мычал, его зрачки бешено вращались.
Я продолжал улыбаться, а потом вслух попросил мать бросить "бяку". И она послушно выплюнула окровавленный кусок мяса на пол. В её глазах не осталось страха, лишь преданность послушной собачки.
На следующий день я не пошел в школу. У меня появились развлечения получше.
Впрочем, один раз я все же навестил учителей, чтобы они навсегда забыли о ученике с моим именем и фамилией.
Мистер Фринейко, наш сосед-пропойца, с удовольствием одолжил мне и мамочке свой задний двор, для закапывания "сломанных игрушек".
Отец с радостью ел мясо тех, с кем изменяла ему моя мать. Впрочем, теперь это была просто игра, а никакая не измена. Пускай папа остаётся в неведении и дальше ходит на работу.
Я быстро понял, что приносить игрушки в наш дом очень накладно. Когда они ломались, они пачкали все вокруг и приходилось тратить много времени на уборку. Поэтому я решил, что проще ходить к ним домой.
Мамочка представлялась коммивояжером, а я пустым местом. Мы проходили внутрь дома или квартиры. Нас всегда встречали очень радушно.
Один раз дверь открыла моя ровесница. Белокурая милашка долго упиралась и настаивала, что никого из взрослых нет дома, но я попросил её посмотреть в глазок, и проблема решилась сама собой.
Пока мама раскладывала все необходимые инструменты, я попросил девочку нагнуться, расстегнул штаны, достав оттуда свой член, вокруг которого уже наблюдалась небольшая растительность, и сунул девочке в открытый рот. Подвигал туда-сюда, но так и не понял, почему мужчины стонут и закатывают от этого глаза.
Я не пойму этого и позже, когда опытная официантка придорожного кафе будет отсасывать мне в моей же машине, в то время как её парень и его друзья будут сидеть в той же самой кафешке. Мне всегда будет чужд секс в том смысле, в котором его понимают остальные люди.
Но вот когда эта официанточка войдет в эту кафешку со спущенной юбкой, одной рукой теребя клитор, а другой держа "магнум", который я ей дал, и перестреляет компанию своего парня и его самого, потом перезарядит пистолет, снова примется за свой клитор, размазывая по нему струящуюся влагу, ибо ей тоже все это в кайф, я ей это внушил, пристрелит внука с дедом, едущих куда-то далеко и остановившихся здесь, чтобы поесть блинчиков с кленовым сиропом, а потом засунет себе дуло этого пистолета во влагалище, доведет себя до оргазма и выстрелит ровно два раза… вот именно в этот момент я кончил, сидя напротив кафе в машине и яростно дроча, наблюдая всю эту сцену.
Да, просто секс мне был не интересен.
С того момента, как я покинул родной дом, прошло уже довольно много времени.
Отец сошел с ума, когда дверь ему открыла голая мать, сидя на четвереньках и держа в зубах чей-то откушенный хер. Нет, я не воздействовал на мозг папаши. Я просто рассказал ему все как есть.
Тогда мне было пятнадцать. Сейчас мне уже двадцать пять. И моя жизнь довольно скучна.
Прошлым утром я заставил трахаться двух братьев дальнобойщиков. Перед сексом был страстный петтинг с покусыванием сосков, поглаживанием бород и прочими гейскими радостями. Оба были натуралами. И оба осознавали всю прелесть (или ужас, кому как) их положения.
Я заставил их кинуть монету на то, кто кого будет жахать, а сам тихо сел у обочины, закурил и наблюдал, как два здоровых брата гетеросексуала, один снизу, а другой сверху, ебутся и безмолвно плачут. Тот, что сверху, пыхтел и сопел, стараясь загнать свой хер как можно глубже в задницу брату. Тот что снизу, издавал протяжный звук "ы-ы-ы", но не сопротивлялся - я запретил.
Я просматривал их документы, взял себе немного денег и решил добавить огоньку.
Проезжающие мимо машины гудели, а один мудак даже остановился, чтобы высказать свое нахер никому не нужное мнение. Я сделал его третьим на этом "празднике жизни". Получился солидный мужской бутерброд.
Потом, я достал воронку из багажника фуры, вставил верхнему "вновьприбывшему" в задницу, поводил туда-сюда, вверх-вниз, поинтересовался, удобно ли ему, после чего начал заливать бензин.
Вылив где-то четверть канистры в жопу продолжавшему ебаться мужику, я щедро распределил остатки на братьев-дальнобойщиков под ним.
А потом кинул непотушенную сигарету и уехал в закат.
Еще был случай, тоже довольно забавный: мать и дочь. Обе такие лапули.
Все мужики в том баре завидовали мне черной завистью, когда я вышел с этими двумя, держа руки на их талиях. Те, кто пялился на их задницы, точно не мог разглядеть глаза, наполненные страхом и отчаянием.
Мы сняли номер в дешевом мотеле. Я сказал хозяину, что мы немного пошумим. Хозяин кивнул и повесился через полчаса. Я дал ему шанс, но его воля продержалась только полчаса.
У меня всегда с собой набор нужных инструментов. Дрель, например.
Дочь ласкала безвольную, голую мать, раскинувшуюся на кровати и пустыми глазами глядящую в потолок.
Девушка мяла грудь мамаши, целовала шею, кусала затвердевшие соски, водила язычком вокруг пупка и опускалась все ниже.
А мне было интересно, какого же диаметра подобрать сверло? Все же, решил начать с малого, как всегда.
Я протянул дрель, со вставленным сверлом дочери и сказал: "Милая, мне кажется, дырочки в сосках твоей матери недостаточно большие. Что скажешь?"
Глаза сказали "Не надо", но голова дернулась вперед, а затем назад, в подтверждающем кивке.
Дочь взяла дрель из моих рук, сжала её, мечтая направить сверло на меня, а не на мать, но моя воля была сильна и непреклонна. Палец девушки зажал пусковой курок, и сверло завращалось.
Вж-ж-ж!
- Не бойся, хозяин разрешил нам пошуметь, - успокоил я девушку.
Сверло пронзило плоть чуть-чуть правее соска, и это вывело меня из себя. Женщина, которую собственная дочь пронзила дрелью в грудь, пыталась кричать, но вырывалось лишь мычание. Сиськи у неё и впрямь были огромные, как у коровы.
- Еще раз, - скомандовал я, сильнее сжимая разум дочери в тисках. - На этот раз без промахов!
Снова заработала дрель, снова мычание, полное боли, но на этот раз все было четко.
- Теперь второй сосок, уважаемая!
Сверло завращалось, выворачиваясь из первой груди - простыни заливала кровь; я сидел и пил вино, наблюдая как дочь сверлит второй сосок собственной матери. У обеих по щекам бежали слезы. Тело матери билось в мелких конвульсиях, но в целом я неплохо его "закрепил".
В дверь постучались. А затем, без спросу, вошел мужчина: здоровый, бритый лось, в ковбойских сапогах. Из-за его спины выглядывал мелкий пацан - наверняка сын.
- Нельзя ли потише, - начал было ковбой, но окинул взглядом комнату и запнулся. - Боже ж мой…
Я остановил его жестом руки:
- Возьми своего пацаненка и трахни его до смерти, в ближайшем сортире. Только рот ему заткни. А потом, сядь в свою тачку, разгонись по шоссе до ста двадцати… нет, ста пятидесяти километров в час, найди фуру побольше, идущую по встречке, и вмажься в нее на полной скорости. Вперед! И дверь закрой.
Дверь закрылась, и за ней раздался писк мальчика, которому собственный отец зажал рот рукой.
- Девочки, продолжаем - произнес я, подливая себе еще немного вина.
Снова заработала дрель.
Пару минут спустя, когда грудь мамаши напоминала нечто вроде швейцарского сыра с очень маленькими дырочками, из которых продолжала сочиться кровь, я решил, что пора взять сверло диаметром побольше. Да, нужно было увеличить отверстия.
Дочка посопротивлялась около двух секунд, а затем послушно взяла новое сверло из моих рук.
И снова заработала дрель.
Позже, мы обработали уже более крупные отверстия на теле женщины - она продолжала мычать и пыталась извиваться, но я запретил её телу еще раз, более настойчиво. Так же я держал её сознание, не давая ему провалиться в спасительную тьму.
Дочка обрабатывала отверстия своим язычком, стараясь засунуть его поглубже в каждую крупную дырочку. Иногда она сдавливала "пористую" грудь матери, и тогда из некоторых отверстий кровь начинала литься с удвоенной силой.
Я продолжал пить вино. Скука.
- А знаешь что? - я поставил бокал вина на стол. - Выеби её дрелью. Только посильнее. Поводи там внутри влево-вправо. По кругу. Хорошая мысль, да?
Опять в глазах "Нет", но голова медленно кивает "Да".
Под утро мать умерла от потери крови.
Я открыл дверь, поставил кресло напротив прохода, взял уже четвертую по счету бутылку с вином на самом донышке и сидел смотрел на восход Солнца, пока плачущая девушка, замучившая собственную мать, по моей прихоти, целовала мою шею, грудь, живот, снова грудь.
Она нежно укусила меня за мочку уха, провела языком по шее вниз, до ключицы, потянулась рукой к пряжке моего ремня, но рука её дернулась - я передумал.
Я вернул девушке свободу, но запретил хоть как-то навредить мне, а так же "попросил" никому не рассказывать о том, что здесь произошло, ни в письменной, ни в устной, ни в какой-либо другой форме.
Пускай живет, помнит, но никому и никогда не узнать правды. По-моему, это веселее, чем просто смерть.
Дрель заработала, и вращающееся сверло остановилось в паре сантиметров от моего затылка. Сзади послышался сдавленный всхлип, а затем тихий вой-плач.
Я рассмеялся.
Мне только один раз довелось встретить кого-то похожего на меня. Одна встреча, одна ночь, а потом все исчезло без следа.
Я сидел в очередном придорожном баре: пил мерзкое пойло, слушал мерзкую музыку, смотрел на пьяные рожи и выбирал себе жертву. Я уже как неделю никого не убивал. Это недоразумение необходимо было исправить.
Она вошла через пару минут после того, как я решил, что самый лучший вариант, это парочка студентов, лижущихся за столиком в углу близ музыкального автомата. Я уже представлял, как они лягут в позу "69", и парень будет долбить её фаллоимитатором, обернутым в наждачную бумагу, а девушка будет тереть его хер на терке.
Она села за столик, заказала себе что-то и принялась осматривать местное общество любопытным взглядом.
Наши глаза встретились.
"Ого! Полукровка!" - раздалось в моей голове.
Я улыбнулся и попробовал заставить её встать и пересесть ко мне. Она не подчинилась. Зато я почувствовал, как мои ноги хотят поднять мое тело с табурета у барной стойки.
- Ну уж нет! - сказал я вслух, и бармен решил, что больше мне наливать не следует. Но я и не собирался пить еще что-то - мне было не до этого.
Я уперся из всех сил! И каково же было удивление моей соперницы, когда она сама себе зарядила легкую оплеуху.
Я улыбнулся ей еще раз.
Она улыбнулась в ответ, а затем я пересел к ней. По собственной воле.
Вы знаете, когда встречаешь Судьбу, разговор как-то сам собой клеится и течет в нужное русло.
Мы так и не представились друг другу - у нас была куча имен, но среди них не было ни одного настоящего. Да и зачем нам такая условность, как имена? Есть "Я" и есть "Она".
Для всех в баре между нами была тишина; но просто разговор шел на ином уровне, недоступном низсшим формам жизни.
Когда что-то попыталось растегнуть мою ширинку, я не удивился, увидев, как из-под очень короткой юбки моей новой знакомой вылез хвост, со стреловидным кончиком.
"Ты ведь не против?" - спросила фурия, но это была формальность.
Я улыбнулся ей в черт уже знает какой раз за вечер и сказал:
- Конечно нет.
А потом был секс! Бешеный и нечеловеческий секс!
Прямо там, в баре: сначала на барной стойке я два раза взял ее спереди; потом мы свалились на пол и клубком похоти докатились до бильярдного стола. Моя партнерша извивалась и изгибалась так, что любая змея могла ей позавидовать.
Я кусал ее губы, шею, соски, опускался ниже, облизывая набухший клитор, в то время как она, стягивая с меня последние статки одеды, вцепилась в мой член, как собака в кость; и больно, и сладко.
Мы забрались на бильярдный стол, и я, раздвинув ее ягодицы, впервые в жизни занялся анальным сексом - все что было до этого, и сексом язык не поворачивается назвать. Мое тело само знало что делать в тот или иной момент - мы слились не только физически, но и ментально. Наши разумы погрузились друг в друга: в какой-то момент я знал все о ней, а она обо мне. Но это длилось лишь миг.
Извернувшись, она оказалась сверху, в то время как я обеими лопатками был вжат в зеленую ткань стола. Слева от меня прокатился черный шар с восьмеркой в белом кружочке.
Мир то останавливался, то ускорялся; меня кидало то в жар, то в холод. Сидя верхом на мне, она устроила настоящее родео. Ей даже пришлось выпустить свои кожистые крылья, чтобы удерживать равновесие. Любой мужчина уже бы умер от подобного, но я догадывался, что мой талант заключается не только в подчинении чужих разумов.
К тому времени весь бар погрузился в одну единую оргию, эпицентром которой стали мы.
Здесь уже не было разделения на мужчин и женщин, молодых и старых. Все слились в один кусок, в одну часть, в один порыв; на полу, на барной стойке, на соседних бильярдных столах, в туалете, даже на парковке; те кто останавливался у бара, чтобы посмотреть, что происходит, тоже присоединялись.
Они лизали, кусали и целовали; трахались в перед, в зад и в рот; кончали, падали в изнеможении и поднимались снова, чтобы опять влиться в этот океан разврата.
Я перевернул ее на спину; теперь я опять был сверху. У меня было мало опыта, по ее меркам, но она умело направляла все мои действия. Я ускорялся и замедлялся, когда это было необходимо, я двигался в такт ей; это было похоже на танец, где один ведет другого, и их совместные движения плавно дополняют друг друга.
Ее хвост бил меня сначала по спине, а затем и по ягодицам; в конце концов он возился мне в зад! И пока я трахал ее, она трахала меня. Не сказать, что то был неприятный опыт - я люблю эксперименты.
В итоге я все-таки смог довести ее до оргазма. Когда она кончила, в людях вокруг словно что-то щелкнуло и они разом отключились.
А наутро я проснулся на бильярдном столе один. Люди пытались вспомнить, что же произошло вчера, но тщетно. Впрочем, что-то они все-таки помнили - им было стыдно смотреть друг дружке в глаза.
Я искал ее, но она исчезла.
С того самого дня моя жизнь стала бесконечной погоней.
Мне стукнуло тридцать, но я по-прежнему выглядел на двадцать один.
Я был жилистый, крепкий и нравился женщинам на уровне инстинктов. Они с удовольствием уходили со мной из кафе, баров, клубов и прочих мест досуга; они уходили со мной и больше их никто не видел.
Я исколесил всю страну вдоль и поперек, но так больше и не смог ее встретить.
Искал везде где только можно, и где нельзя. Для меня не было закрытых дверей.
Но как только мне показалось, что я напал на след, меня поймали.
Тот мужик, которому я пять лет назад приказал изнасиловать до смерти собственного сына, а затем разбиться на машине, выжил каким-то чудом - его старенький фургон не мог гнать больше восьмидесяти, а водитель встречной фуры сумел вовремя среагировать; ковбой отделался двухгодичной комой и множественными переломами. А когда он очнулся, на него вышла дочь, которую я заставил убить собственную мать. Вместе они смогли что-то рассказать властям. Те сперва не поверили, но потом какая-то часть мозаики сложилась, кто-то навел справки, и меня объявили в розыск.
Я был пойман в очередном придорожном отеле, на месте преступления. Я как раз заставлял крупного дога ебать его же хозяйку, когда в окно влетела свето-шумовая, а затем газовая - они решили перестраховаться. Я ослеп, а без зрительного контакта я ничего не могу.
Меня скрутили. Очнулся я уже связанный и с повязкой на глазах.
Долгий и нудный судебны процесс. Потом еще один. И еще.
На меня накинули пару "глухарей", что было ожидаемо. Мой адвокат защищал меня не очень-то активно. Чем же я ему так насолил?
Повязку мне не сняли даже тогда, когда посадили на электрический стул.
Мне дали право последнего слова, но я лишь хмыкнул. Я чувствовал толпу, смотрящую на меня сквозь стекло; слышал дыхание своего палача, стоявшего возле рубильника.
Нет, я не хочу умирать здесь! Я должен, просто обязан найти ее! Увидеть, хотя бы один только раз!
Щелкнул рубильник.
"Я тоже искала тебя..."
